Илья Сёмин "Полуостров Псков" Санкт-Петербург 1 февраля 2020
НЕСКОЛЬКО СЛОВ О ВЫСТАВКЕ ИЛЬИ СЁМИНА «ПОЛУОСТРОВ ПСКОВ»
Не всегда объяснение является оправданием, но всякое оправдание стремится объяснить. Автор – это проблема для зрителя. Картины Ильи Сёмина напоминают причудливый текст со сложной символической организацией. Здесь индивидуальность стремится истолковать себя, словно оправдываясь, выразить обволакивающее, гипнотизирующее и… липкое молчаливое время, в котором реальность мучительно борется за существование. Вдумчивая эмоциональность придаёт художественному методу автора специфическую противоречивость. Конфликт начал, интеллектуального и живописного, делает его картины сконструированными текстами – проекцией авторской агрессии. Подавленная, изгнанная спонтанность тем громче и ярче заявляет о себе, чем жёстче автор изгоняет её с поверхности своих картин. Лаконизм композиций, аффективный колорит, тактильный дефицит, нарочитая законченность… Схематичность и цветовая напряжённость выражает пафос травмы, шрам, след. В тусклой действительности образы формируются в изолированные, герметичные идеограммы. Инстинкт творчества, как инстинкт самосохранения, лежит в основе нашего воображения (безусловная рефлексия). Художник живет в воображаемом, неосознанно подчиняясь силе, выхватывающей его из животной глубины, силе собственного воображения. Он испытывает почти «провиденческий» ужас, смешанный с восхищением.
По личному признанию, автор изучает мир постсоветской индивидуальности, наполненный страхами и пределами, растерянностью и герметичностью. Его герой почти замирает в пространстве осыпавшихся мифов, словно ископаемое, запечатлённое в осадочной породе.
Провинциальность, подобно фразе без контекста, теряет мотивацию, и лишь тусклые ассоциации связывают этот мир СЕГОДНЯ с миром ВЧЕРА. Проклятый мир тупика. Автора не интересуют параллельные миры, для него интересно лишь параллельное время. Континуальность рассыпается на образы нашего языка, и уже само время превращается в образ. Действительности безразличны наши желания, но только они делают её реальностью. Предметный мир требует от нас нарциссического оцепенения, преклонения… пассивности. Внимательно всматриваясь в реальность, автор расшифровывает скрытый в ней обман. Мальчик-исполин, вышагивающий в смутном пейзаже детских воспоминаний, едва удерживает силиконовое тело матери – рыбы. Авторские мемории апеллируют к художественным образам 1960-х годов, визуализируя непосредственность детского восприятия. Пространство города предстаёт в образе песочницы, периметр которой составляют игрушечные церкви. Город – мираж, призрак, «летучий голландец» преследует автора и предстаёт в его работах от беспредметно-экспрессивного, до фигуративно-аналитического. Лирика городской среды. Фатальная власть города обнаруживает себя, скрыто или явно, в работах, которые могут быть объединены в «Городской цикл».
Небольшая серия «Новое платье» включает четыре почти прозрачные работы о способности видеть себя. Как увидеть в себе то, что видят в тебе другие? Бесплотная миловидность героини растворяется в окружающем интерьере. Тело без боли, поглощённое взглядом.
«Человек, рассматривающий свои руки». Б?льшую часть жизни мы наблюдаем за деятельностью своих рук – освобождённых конечностей. Они поражают своей многофункциональностью. Руки могут говорить (они источник речи для немых) и быть глазами слепым, создавать и разрушать. Роль десяти пальцев в нашей жизни колоссальна, но при этом их удивительным свойством является незаметность. Они всегда перед глазами, но мы их не замечаем. Наши верные друзья везде оставляют свои уникальные следы. Взгляд скрывает прикосновение, в нём продолжает жить детская потребность дотронуться до всего. Узнавание мира с годами становится непрерывной экспансией, наполняющей жизнь неутолимым желанием обладать. Господин становится рабом, и уже наш «тактильный двойник» скрыто влияет на наше сознание. Персонажи серии «Человек, рассматривающий свои руки» напоминают пациентов психоневрологической клиники, находящихся под воздействием галлюциногена. Кислотный колорит позволяет нам увидеть их такими, какими они себя видят. Состояние, в которое они погружены, варьируется от экзальтации до кататонии. Восторг (П. Игнатьев), раскаяние (С. Шиянкин), скука (И. Иванюк), тоска (А. Тасалов). Длительное рассматривание вначале напоминает изучение, затем любопытство становится актом самоистязания, и живой образ кальцинируется, превращаясь в гипсовый слепок.
Инсталляция «Человек» состоит из 13 живописных элементов, выстроенных в форме разорванной окружности. Зритель оказывается внутри разомкнутой полости, обхватывающей его. Структура объекта подразумевает кинематографический прототип. Ряд последовательных композиций напоминает тени, отбрасываемые на своды сумрачной пещеры. Образы, знаки, символы отсылают к наскальной живописи, пиктограммам, петроглифам. Каждый элемент инсталляции представляет собой отпечаток эмоционального состояния человека в связи с социокультурными практиками. Одно изображение – одна фигура. Их объединяет друг с другом единый танец на границе животного, в котором нам открывается сокровенный смысл.
Павел Игнатьев, 24 декабря 2019 года
«СТРУНА И КИСТЬ, И ВЕЧНОЕ ПЕРО»…
С Ильей Семиным – художником, поэтом и вообще личностью творческой мы познакомились в начале 1990-х в псковской деревне Холомки во время вязки веников. Только здесь, соприкоснувшись со сложным технологическим процессом изготовления банного аксессуара, я оценил обратный смысл расхожей поговорки, рассудив, что вряд ли найдем сегодня фирму, специалисты которой знакомы с секретом формирования достойного инструмента парильщика.
Илья оказался заядлым любителем бани. А в старом имении князей Гагариных Холомки это учреждение пребывало в запустении, представляя довольно унылое санаторно-помывочное пространство для отдыхающих и обслуги…
Впрочем, говорить о художнике скучно; интереснее, скорее, рассказать о той среде, в которой он творит.
Тогда, в конце восьмидесятых, Псковский совет по туризму принял на баланс бывший санаторий, находившийся в старой усадьбе. Чтобы создать там туристский центр. Вид был такой: на лесистом холме, возвышавшемся над долиной живописной Шелони, композиция усадьбы держалась на – немыслимых для сельской местности размеров! – особняке. Князь Гагарин, основатель имения, был отлучен от государевой службы, скорее, находился в опале, и предполагал поселиться с многочисленным семейством в спокойном сельском уголке. Поэтому помимо особняка в поместье имелись каменные служебные постройки – прелестное сочетание кирпича и природных валунов, – теплицы, ледник и та самая баня, возле которой автор этого текста и учился фирменно вязать веники у начинающего тогда псковского художника и поэта Ильи Семина.
Когда-то санаторий в Холомках считался гордостью отечественной медицины, по крайней мере, в Псковской области не было в шестидесятые более достойного медицинского учреждения. А до этого, во время оккупации неплохо здесь себя чувствовали немецкие летчики, отдыхавшие после воздушных сражений.
За годы все обветшало, медицинское оборудование разворовали, памятник архитектуры работы знаменитого Ивана Фомина стоял без окон и дверей. Принявший имение под свое крыло Совет по туризму назначил директором пансионата «Холомки» опытного псковского управленца Юрия Семина, а тот взял сюда с собой сына Илью, переживавшего как раз душевный и творческий кризис, свойственный личностям утонченным.
Мне представляется, что здесь, в Холомках, и проявились ситуации, раскрывшие таланты Ильи. Существует такое понятие – гений места. Что это на самом деле такое, никто не знает, но вот есть места, где, хоть тресни, – по нулям, а в других – человек раскрывается полностью. У Холомков, которые обозначились на карте в бывшей Шелонской пятине сто с чем-то лет назад, история недолгая, зато поврежденная тем, что в начале двадцатых здесь собралась практически вся творческая аристократия Петрограда.
Дочь князя, Софья Андреевна Гагарина, к слову, правнучка знаменитого русского акварелиста Григория Гагарина, удрученная тем, что после революции родовое имение превратилось в «Народный дом им. В.И. Ленина», а также тем, что на усадьбу покушались жены уездных начальников, стала искать достойное для нее применение.
Один мой знакомый фотограф считает, что Холомки – место меняющихся картин; мне же они напоминают пушкинские Святые горы… Видимо, сплав чистой природы с тенями тех людей, что когда-то составляли команду Петроградского дома искусств, «Сумасшедшего корабля», по словам Ольги Форш, повлияли на натуру тонкую, чувствительную и ранимую: в девяностые Илья Семин создал здесь удивительные живописные полотна. Вскоре разруха в стране коснулась и забытой Богом усадьбы: не работали отопительные котлы, а Илье поручили охранять оставленное на зиму имущество. Огромная княжеская зала практически не нагревалась от электрического «козла», художник оживлялся лишь местным самогоном и, время от времени, в той самой бане, которую своими руками превратил в настоящее произведение искусства с бассейном и прочими радостями парильщика.
Экстремальные условия положительно влияют на творчество. Результат – персональная художественная экспозиция в Порхове и сборник стихов «N», изданный в Санкт-Петербурге в 1994 году. Любопытна такая историческая параллель: весной 1920 года в Порхове состоялась выставка, ветхий каталог которой со вступительной статьей Александра Бенуа мне показали в Псковской картинной галерее. Среди участников – Алексеев, Анненков, Бор. Григорьев, Сомов, Судейкин, Эссен, Чехонин, Шагал… Причем только произведений последнего свыше тридцати. Кажется, такая выставка в уездном городе – событие невероятное, но ведь было! Как была и персональная выставка Ильи Семина, на вернисаж которой из разных мест прибыли многие друзья художника.
Все, однако, кончается. Изменился статус «Холомков», позже здесь приютился детский пансионат, а потом усадьбу и вовсе забрали инвесторы. Илья вернулся в Псков, работал преподавателем в художественной школе, дизайнером, книжным иллюстратором.
Выживать художнику трудно при любой власти, особенно в тихом областном центре. Тем не менее, в марте 2002 года работы Семина экспонировались в Швеции, а позже состоялась персональная выставка иллюстраций к моему роману «День неприкаянных» в Москве, в студии имени Игн. Игн. Нивинского (уникальность этого выставочного, со станком великого мастера офорта в середине, пространства – вскоре исчезнувшего в результате рейдерского захвата – состояла в том, что «просто так», по знакомству, здесь экспонироваться не разрешали: все по «гамбургскому счету»).
А дело в том, что, работая над романом «День неприкаянных», отдельные эпизоды которого разворачиваются в деревне Хомяки, в названии которой особо проницательный читатель легко уловит фонетическую связь с порховскими Холомками, я предложил Илье Семину стать его иллюстратором – он-то всех прототипов знал как облупленных!
И хоть мое описание героев-хомяковцев не всегда совпадало с видением художника, нас увлекло это сотрудничество. Илья подошел к работе нестандартно: он не стремился создать зрительный облик близкий к тексту. Наоборот, его герои, попадая в определенные предлагаемые обстоятельства, меняли внешность до неузнаваемости. Например, один из них, пережив сильный страх, вдруг мягкостью черт стал напоминать женщину. А у другого с изменением социального статуса варьировался рост и объемы по отношению к прочим героям.
…Тогда Илью ждал долгий, далеко не всегда счастливый, путь художника. И все же подарила судьба ему тогда одни из самых светлых моментов его творчества: годы в стенах княжеской усадьбы, где в стылых февральских туманах мелькали тени великих предков, а под Купалу так славно было вязать веники из упругих березовых веток.
Помню, когда мы только тогда познакомились в Холомках, отец Ильи, огромный, жизнерадостный тогда Юрий Ильич, примчался ко мне:
– Вот погляди, какой Илья сделал портсигар!
Получилась действительно красивая деревянная вещица с затеями, а Юрий Ильич, увлеченный новыми в те далекие годы идеями светлого капиталистического будущего, жаловался на сына:
– Я ему говорю: сделай партию и продай! А он только рукой машет...
Не знаю, какие качества заложены в истинном художнике, ясно, тем не менее, одно: он не может, подобно ремесленнику, тиражировать свой труд. А уж продавать...
Творчество Ильи непоседливо и разнообразно – он смело пробует новые формы и материалы, порой сочетая несочетаемое. Получается красиво и необычно. В последние годы его увлекает искусство книги, процесс создания которой он осуществляет от первой строки до… так ненавистного ему тиража. Хоть и весьма ограниченного, но – тиража, который он создает у себя в мастерской порой на уникальном самодельном оборудовании, с присущими ему фантазией и тщательностью.
Ровно с теми же качествами, как тогда, когда почти три десятка лет назад учил меня фирменно вязать веники в Холомках.
Владимир Потресов
член Объединения «Московский эстамп» Московского союза художников;
член Всемирной писательской ассоциации «PEN-ClubInternational» («Русский ПЕН-Центр»)
КАК МЫ С ХУДОЖНИКОМ СЁМИНЫМ ВЫПУСТИЛИ «ПОЛНОЕ СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ» ПОЭТА ШЕШОЛИНА.
В 2015 году мы с Ильей Сёминым решили издать архив Евгения Шешолина.
Шешолин родился 9 декабря 1955 года в латвийском «городке игрушечном – Краславе», погиб 28 апреля 1990 в Даугавпилсе, похоронен в Резекне. С 1974 года он жил в Пскове, где и состоялся как поэт – самобытный и удивительный, сумевший «вдохнуть жизнь в старые, прекрасные формы» древнеперсидской поэзии и привить их на древо современной русской литературы. Шешолин и его друзья псковский поэт Мирослав Андреев и поэт из Фрунзе (ныне Бишкек) Александр Соколов (Нестеров) стали основателями и соредакторами машинописного литературного альманаха «Майя», выходившего с 1980 по 1993 годы. Он оказался ценной и достаточно успешной попыткой провинциального взгляда на потаенную литературу. Всего в альманахе за тринадцать лет его существования были опубликованы поэтические и прозаические тексты 34 авторов из разных регионов тогдашнего СССР: Пскова, Прибалтики, Ленинграда, Москвы, Средней Азии, Поволжья, Молдавии, Крыма. Для многих из них публикация в «Майе» оказался первым и единственным прижизненным опытом публикации. Первый номер альманаха с помощью его идейного вдохновителя и одного из участников ленинградского поэта Олега Охапкина был переправлен за океан и стал частью девятитомной «Антологии новейшей русской поэзии Голубая лагуна» (1980-86, «ОРП», Ньютонвилл, США), посвященной ее самиздатовскому периоду «от Сталина до Гобачева», выпущенной Константином Кузьминским.
Итак, на 2015 год выпадали три памятные даты: 60-летний юбилей и четверть века со дня смерти Шешолина и 35-летие явления в мир «Майи».
Б?льшая часть стихотворений, прозы и некоторые из писем Шешолина были собраны Мирославом Андреевым. Он же стал первым комментатором многих шешолинских текстов. В конце 1999 года я, тоже причастный в горбачевские времена к самиздату (вместе с бывшим однокурсником по филологическому факультету ПГПИ Александром Николаевым мы выпускали машинописный журнал «Гулливер»), готовил доклад о псковской потаенной литературе 1980-х годов для научной конференции в Ивановском университете и консультировался о «Майе» у Андреева. Незадолго до этого в журнале «Новое литературное обозрение» была опубликована его статья «Литературный альманах “Майя” (Краткая справка)». Кроме того, от моего друга, поэта и бывшего «майевца» Севы Рожнятовского я знал, что вскоре из печати должен был выйти составленный Андреевым сборник Шешолина «Измарагд со дна Великой: Сто избранных стихотворений». Книгу оформлял художник Илья Сёмин. С Андреевым я был знаком давно, знавал и Шешолина, однако творчески мы не общались. Отцы-основатели «Майи» были воробьями стреляными. После появления их альманаха в «Антологии» Кузьминского к некоторым из «майевцев» советские власти применили репрессии. Да и я имел в 1981 году опыт не очень-то приятного общения с известными органами, правда, не по самиздатовским делам. Кроме того (о, молодость!), каждый из нас ревностно оберегал творимую им Игру, в основе которой лежали непререкаемая вера в собственную Гениальность и фанатично культивируемая жажда славы. В итоге мы договорились с Андреевым о совместной подготовке архива Шешолина к публикации. Прощаясь, Славик сказал: «Будем работать». Но 11 февраля 2000 года он тоже погиб, и его «будем работать» повисло на мне неоплаченным долгом.
Случилось так, что одна из машинописных копий шешолинского архива, сделанная Андреевым, попала к Рожнятовскому, а от него перешла ко мне. Сева, прослуживший почти два десятка лет хранителем памятников средневековой монументальной живописи в Псковском музее-заповеднике, решил стать искусствоведом, поступил в Европейский университет и переезжал в Петербург. «Раз ты пишешь историю псковского самиздата, значит, тебе и заниматься Женькиными бумагами», – по-отечески напутствовал он меня. Сева (увы, и его уже нет с нами) любил «мобилизовать» и «направить». Начиналось это примерно так: «Старик, я тут подумал…», и потом время от времени в процессе заданной им работы произносилось: «Ну, как там наши дела, старик?». Впрочем, на него не обижались: для материализации своих идей, он умел сдруживать совершенно разных людей и находить меценатов. Так вместе с Севой за счет спонсоров в апреле 2000 года мы выпустили часть книги Мирослава Андреева «Дремучая лавка». Над обложкой сборника снова работал Илья Сёмин.
Кажется, тогда я и познакомился с Ильей. Помню его старую мастерскую на улице Льва Толстого, с голландской печкой в углу, наши разговоры вокруг шешолинского издания. У Сёмина было несколько больших принтеров, в том числе и для цветной печати. Мы договорились, что возьмем литературную, художественную и техническую часть проекта на себя, но выпускать его будем под солидной книжной маркой, благо у Ильи есть друг – московский издатель Владимир Потресов. К весне 2015 года Илья перебрался в новую, светлую и просторную, мастерскую и обзавелся почти профессиональным оборудованием для печати книг: скоростным сканирующим принтером, резаками, сшивателями бумаги. К тому времени он, так сказать, набивая руку, освоил технику компьютерной верстки в «Adobe InDesign» и практически в одиночку выпустил два номера альманаха с замысловатым названием «Псковский литературно-художественный журнал». Я же занимался тем, что переводил в цифру шешолинский архив и попутно там, где это не было сделано Славиком, снабжал тексты немалого (около шестисот листов машинописи формата А4) своими комментариями. Еще в начале 2000-х годов через Севу Рожнятовского у меня завязалось приятельство с сестрой Шешолина из Латвии. Из Резекне она прислала часть юношеских стихотворений брата, которые также требовали комментария. Впрочем, опыт нашего общения с этой «дамой на корабле» закончился, в конце концов, взаимным отчуждением.
Владимир Потресов брался нам помочь, но ему требовалось письменное согласие родственников поэта на публикацию или, говоря юридически, наследников первой очереди. Конечно, мы были обязаны связаться с вдовой Шешолина, а в идеале – с его единственной прямой наследницей – дочерью Ольгой. Проблема заключалась в том, что ни мы, ни Рожнятовский, который старался быть в курсе наших издательских дел, их не знали. Поиск вдовы Шешолина, хотя и проживающей в Пскове, никаких результатов не дал, да и об Ольге ничего толком выяснить не удалось. Казалось, нашему проекту суждено отправиться в долгий ящик, как вдруг дочь поэта объявилась сама. Ольгу к нам направил через Рожнятовского ее крестный отец и друг соредакторов «Майи» протодиакон Свято-Николаевского Патриаршего собора в Нью-Йорке (Московский Патриархат) Игорь Паначёв. Удивительно, но в 1980-х годах он работал в Пскове в фотоателье, находившемся в том же доме на улице Школьной, где Сёмин обустроил свою нынешнюю галерею.
Оставалось уладить вопрос о финансировании. Илья предложил обратиться в Управление культуры городской администрации. Что ж, в управление, так в управление, хотя бы и «по борьбе с культурой». Чем черт не шутит? Договорились о встрече, пришли. Симпатичная чиновница понимающе кивала головой, улыбалась, что-то обещала и… денег мы, конечно, не получили. Спас положение знакомый мне директор-банкир. Хорошо все-таки, что существуют «неучтенные фонды». «Проси больше. Если денег и дадут, то все равно меньше, чем попросишь», – со знанием дела советовал Сёмин. Выслушав меня, банкир снизил испрашиваемую сумму втрое и, отдав соответствующее распоряжение, резюмировал: «Видел у меня в приемной женщину? Она заведует детским домом… В поэзии, как ты понимаешь, я ничего не смыслю. Короче, от вас нашему банку благодарственная грамота»
Дмитрий Прокофьев
кандидат филологических наук
ИЗБЕЖАТЬ ПУСТОТЫ
Мы познакомились с Ильей в 2015 году во время подготовки Шешолинских чтений в Пскове. Будучи жителями Пскова, мы хотели восстановить историческую справедливость, почтив память одного из недооцененных при жизни поэтов псковского андеграунда, Евгения Шешолина, объединив этим мероприятием Псковский университет, городскую библиотеку и «Галерею Ильи Семина» в едином хорошем деле.
Проект шел непросто, все время натыкаясь на препятствия, но оказался увлекательным и вдохновляющим. Илья с Димой Прокофьевым издавали собрание стихов Евгения Шешолина, и восприятие ими стихов (и вообще текста) было кардинально различным. Филолог (Дима) погружался в смысл стихотворений и стремился к трансляции всех его нюансов: набор, расположение на странице, композиция, оформление – все оценивалось изнутри прочитанного. Художник эстетически оценивал саму предметную сторону книги. Кегль, тип шрифта, формат, цвет обложек, эмблема и т.п. – имело для него самостоятельную эстетическую ценность. Классические различия в отношении к тексту обострялись тем, что мы все трое – знаки огня, поэтому «все рождало споры», и иногда воздух вокруг начинал дымиться не только от бесконечного количества выкуренных сигарет. Каждая деталь проекта «к размышлению влекла», и увлеченность всех постоянно толкала к новым идеям.
В программе чтений был спектакль по стихам Шешолина (его давали артисты театра из Резекне). Мысль об объединении разных видов искусств через стихи одного поэта показалась мне особенно интересной. Любопытно было увидеть связи между вербальными и визуальными образами, влезть в мозг людей, использующих столь разные средства для самовыражения. Что происходит в голове читающего знают нейрофизиологи, но их сканы человеческого мозга нам мало что говорят; другие, более привычные форматы – произведения искусства – выразительней. Хотелось посмотреть на стихотворение как на объект реальности: отличается ли столбик строчек, состоящих из литер, от дерева в окне или человека напротив.
Илья всегда интеллектуально открыт и, вынашивая свои идеи, готов слушать, обсуждать и подключаться к чужим. Его интеллектуальная живость помогла и здесь. Он предложил знакомым художникам из Пскова, Санкт-Петербурга и Витебска поработать со стихами Шешолина: выбрать из предложенных близкое себе и визуализировать впечатление. Мы хотели увидеть разные способы отклика художника на текст: изображение описанных образов, воплощение собственного впечатления, отражение индивидуальной ассоциации, трансформацию текста как графического изображения… Ко дню чтений результаты этой авантюры были оформлены в выставку в галерее Ильи. Гости-участники конференции, хорошо знакомые с творчеством Шешолина, могли почитать-посмотреть, поудивляться-порадоваться. Как получилось – не мне судить, работы вывешены на сайте Ильи. Но я рада, что мы это сделали. В новом форматном контексте стихотворенияи прояснели, и стали зернышками, из которых выросли новые растения; однако интуитивно считываемое настроение мерцающего сознания, затрудненности выражения практически у всех совпало.
Опыт соединения текстов и изображений потом был продолжен дважды. На выставке иллюстраций И. Шаймарданова к «Повестям Белкина» и на выставке рисунков Е. Кропивницкого, к которой мы с Ильей делали каталог. И оба раза я любовалась изданиями, потому что собранные в кодекс тексты и изображения разнообразно аукались друг с другом. В первом случае это был принцип «рассмотри – и прочитай», потому что соответствующая цитата помещалась на обороте, и в результате рассматривание книги превращалось в своеобразную игру на узнавание. Во втором рисунки и стихи шли рядом. Настроение рисунка (часть была дана в цвете) поддерживалось интеллектуальной ясностью слова. Теплота творчества Евгения Кропивницкого приобретала объем; страшноватая эпоха проступала сквозь нежную и трепетную грусть его улыбки, свидетельствуя об усталости, мудрости и стойкости людей, переживших середину прошлого века. Работа над композицией каталога была чрезвычайно интересной, потому что сопоставление разноприродных текстов одного автора взрывало мозг широтой возможного смыслового поля, хотелось найти один единственный вариант, самый точный. Илья, однако, был убежден (и не без основания), что этот единственный вариант сам создастся безжалостными границами разворота или страницы.
В отношении к пространству, кажется, сказывается архитектурное образование Ильи. Будь это пространство галереи или книжная страница, для него это живой объект, с которым надо что-нибудь сделать: расширить, очистить, украсить, разделить, утеплить. Вмешаться, изменить под себя, заполнить объектами, сделать частью собственной личности, ее продолжением. В любом случае пространство вокруг него становится его местом, и такая жизнестроительная активность и целеустремленность вызывают огромное уважение и всех вокруг заражает энергией.
Дай Бог и дальше, всем на радость!
Илона Мотеюнайте
доктор филологических наук
ПРОСТРАНСТВО В ПРОСТРАНСТВЕ.
С Ильей мы познакомились в 2009 году, когда он организовывал выставку «Книжный знак +». Это была первая серьезная выставка, в которой я пытался принять участие, но Илья отказал – моя работа нарушала ее целостность. Предложил переделать. Я показал характер – не мог и не хотел разрушать идею своей работы. Каждому оказалось не все равно, оба относились к своему делу серьезно, так и подружились.
Илья поражает меня особым отношением к творчеству, постоянным стремлением не пустить в работы лишнего и не допустить пустоты. Он стремится избежать всяческого даже намека на подражательство, пустого дурачества, несерьезности. Мечтает создать в Пскове творческую среду, место, в котором художнику будет дышаться легко и свободно, и в 2011 году в своей новой большой мастерской – «Галерее Ильи Сёмина» – начинает проводить фестивали художников. Позже для презентации результатов деятельности открывает собственный интернет ресурс – сайт seminart.ru
В галерее Ильи Сёмина проводились персональные выставки Тамары Рейн, Евгения Кропивницкого, Игоря Иванюка, Игоря Шаймарданова, Ирины Сафроновой. Приезжали со своими проектами такие замечательные мастера как Сергей Ковальский, Александр Малей, Галина Васильева. Фестивали стали выходить за пределы выставочного пространства, начинаясь в среде города, захватывая зрителя, вырывая его из повседневности, увлекая с собой в таинственный творческий мир.
Конечно, достигнутые результаты всегда кажутся недостаточными, особенно для натур требовательных; на их пути часто встречаются препятствия. Остается одно: смело идти вперед, не оборачиваясь, не сомневаясь, следуя известному латинскому девизу «Aut viam inveniam, aut faciam» – «Или я найду дорогу, или проложу ее сам».
Андрей Яковлев, фотохудожник.
ИЗБРАННЫЕ РАБОТЫ И ВЫСТАВКИ
1994 г. – персональная выставка в Порхове.
Март 2002 г. - участник выставки «Арт Стокгольм», Стокгольм, Швеция.
Апрель 2002 г. - выставка иллюстраций, галерея Игн.Игн.Нивинского, Москва.
Сентябрь 2002 г. - персональная выставка, галерея «На Бастионной», Псков.
2006 г. - персональная выставка, Меньшиковская галерея, Псков.
2010 г. - персональная выставка, «Белая галерея», Псков.
Июнь 2011 г. - участник выставки «Новые имена», Музей нонконформистского искусства «Пушкинская, 10», Санкт-Петербург.
Октябрь 2011 г. - первый фестиваль художников «Псковская галерея»
Июль 2016 г. - участник выставки « PRINTART Псков» ВЦСИ, Витебск, Беларусь.
Май 2017 г. - седьмой фестиваль художников «Псковская галерея».
Декабрь 2017 г. – персональная выставка «ЧЕЛОВЕК» ВЦСИ, Витебск, Беларусь.
Сентябрь 2012 г. - куратор выставки «Автопортрет +», Музей-заповедник, Псков.
Октябрь 2012 г. - куратор выставки Сергея Ковальского «Тотальная прозрачность», Музей-заповедник, Псков.
2012 г. - куратор выставки «Русское поле.ru», галерея «На Набережной», Псков.
Апрель 2013 г. - куратор выставки Ирины Гурской «Любовь над реальностью», Музей-заповедник, Псков.
Октябрь 2013 г. - куратор выставки Александра Малея «Суть вещей», Музей-заповедник, Псков.
Сентябрь 2015 г. - куратор выставки Тамары Рейн «Мой круг», Псков, галерея Ильи Сёмина(ИС)
Декабрь 2015 - куратор выставки «Визуализация стихотворного текста» к 60-летию поэта Е.Шешолина, Псков, галерея ИС
Апрель 2016 г. - куратор выставки Евгения Кропивницкого «Графика», Псков, галерея ИС
1999 г. - макет и иллюстрации книги Евг.Шешолина «Измарагт со дна Великой», Псков.
2000 г. - макет и иллюстрации книги Мирослава Андреева «Дремучая лавка», Псков.
2002 г. - макет и 160 иллюстраций к роману Владимира Потресова «День неприкаянных», Москва.
2009 г. - макет и иллюстрации книги «Культура древнего Пскова», Псков.
Июнь 2014 г. - первый номер альманаха «Псковский литературно-художественный журнал».
Декабрь 2015 г. - Издание полного(5 книг) собрания произведений поэта Евгения Шешолина.
2017 г. – макет и оформление книги «404 сборник палиндромов», Москва.